Питер - Страница 136

136

«Какого черта этот… – Пашка никогда не называет Сазонова по имени, – этот сюда ходит?» Таня пожимает плечами, – разве я могу ему запретить? Особенно теперь, когда до свадьбы осталось всего ничего.

На самом деле она не знает, как избавиться от Сазонова – даже на время. Потому что он ее пугает.

Потому что из льдисто-серых глаза Сазона на нее теперь смотрит голодная тварь.

* * *

В стеклянном шарике кружились обрезки блестящей фольги. Снег продолжал падать – медленно, красиво. Опускался на заснеженную равнину, на аккуратные крошечные елочки, на белую, толстую от сугробов, крышу домика. Сазонов покрутил шарик, поболтал. Бульк. Снег снова начал падать. Когда-то этот шарик должен был стать свадебным подарком Ивана своей невесте. Но не стал.

«Потому что я вмешался.

Это было просто, – думает Сазонов. –

Я забрал его команду.

Его жизнь, его станцию…

Даже этот дурацкий шарик я у него забрал.

Теперь заберу его женщину. Как тебе, Иван?!

Все, что было твоим – стало моим.

Или – станет».

* * *

Конечно, она всегда знала, что однажды он может не вернуться. Он диггер. Его любовница – пустой город наверху. Смешно, но Таня практически ревновала его к этим замерзшим пустым набережным, к этим каменным парапетам, этим гранитным львам, – которых она видела только на картинке. Опасность наверху всегда была ее, Танина, соперница – старше и мудрее, она не заманивала Ивана, не звала, но он всегда возвращался к ней.

Ива-ива-ива-ван.

Он больше не встанет в дверях, прислонившись плечом к клеткам, в которых копошатся и посвистывают морские свинки. Он больше не будет спрашивать у Бориса: «Что, не сдох еще, оглоед?»

Потому что оглоед сдох.

Она посмотрела на белую коробку с красной надписью Quartz grill. Борис сопел и возился в опилках. Когда началась блокада, его собирались съесть, но она его отстояла…

Отстояла его право быть последним.

Все у меня забрали, хотя бы его не забирайте.

Татьяна идет по проходу, несет кастрюлю с намешанными остатками – очистки, грибы, стебли, водоросли, одно парящее варево. С началом блокады все стало намного сложнее.

Иван кончился.

Оглоед сдох.

Кажется, ей даже удалось к этой мысли привыкнуть. Почему нет, ведь она железная. Она – стальная.

А Хозяин Туннелей все так же молчит в темноте перегонов, держит свое трубное дерево с заржавленной кроной готовым к новым жертвам.

И ветер теребит шелестящие цветные ленточки.

«Он не вернется. Никогда».

А потом она слышит, что Иван живой. Что он на Невском кого-то за что-то там убивает. Что он убийца и маньяк, которого только из уважения к памяти павших не называли убийцей и маньяком, – а теперь он воскрес и получит за свои преступления по полной.

Славно, да?

Ей кажется, что она сейчас обернется, а он стоит в проходе между клетками, прислонившись к ним плечом, и насмешливо улыбается.

Треснувшие губы. Крепкие руки.

И покой. Сейчас она обернется и увидит…

«Почему ты не пришел? – думает Таня.

Что тебе помешало?

Ты меня больше не любишь?

А у твоей любовницы наверху – у мертвой, пустой каменной земли, продутой всеми ветрами – разве нет больше дел, чем снова забирать тебе к себе?

Снежная королева, вот кто она».

Сырая невская земля.

Холодная завистливая сука.

* * *

Сазонов повертел шарик в ладонях. Пламя электрического фонаря отражалось в стеклянных боках. На стекле оставались жирные следы пальцев.

Что Иванядзе находил в этой игрушке?

Сазонов размахнулся и швырнул шарик в угол каморки. Хрясь! Разлетелись осколки. Брызги. Серебряные блестки плавают в лужице.

То же будет и с ней. С твоей Таней, Иван.

Он встал. Пора одеваться. Церемония скоро начнется. Не хотелось бы пропустить приезд генерала. Сазонов скривил губы. Старого кретина.

* * *

– Кто мой отец? – спросил Иван. – Я никогда не спрашивал, но…

Евпат поднял голову и внимательно посмотрел на него.

– Так и не рассказали тебе, значит? Генерал Мемов.

«Ты убьешь собственного отца». Иван кивнул: понятно. Вместо ожидаемого взрыва эмоций он почувствовал только пустоту.

– Когда вы с матерью от него сбежали, он тебя искал, – сказал Евпат. – Но не нашел – потому что так хотела твоя мать. А я ей помог. Я был вашим телохранителем, но ты всегда называл меня дядей.

– Но теперь? – спросил Иван. – Почему ты со мной?

– Вполне возможно, что меня на самом деле нет, – дядя Евпат посмотрел на Ивана. – Вполне возможно, что с тобой разговариваю не я, а твоя опухоль головного мозга. Или, скажем, застарелая гематома. Помнишь, тебя ударили в детстве? Сгусток крови так и не рассосался, если тебе интересно… Да и вообще ты частенько получал по голове, надо сказать.

– Что мне делать? – спросил Иван.

– Помнишь, ты пришел ко мне и спросил: жениться тебе или нет?

– Да. И ты мне сказал: женись.

– Правильно, – дядя Евпат смотрел на Ивана с грустью. – А если бы я сказал: нет? Что бы ты сделал?

– Я бы все равно женился.

– Почему? – словно бы удивился дядя Евпат. – Разве я когда-нибудь давал тебе плохие советы?

– Хорошие, – сказал Иван.

– Тогда почему?

Иван прикрыл глаза. Снова открыл.

– Это решение я хотел принять самостоятельно. Оно мое.

Дядя Евпат смотрел на него строго и жестко.

– И ты готов нести за него ответственность?

Иван помолчал.

– Да.

– Всю ответственность?

Пауза. Долгая-долгая пауза.

– Да.

– Ты вырос, – дядя Евпат внезапно улыбнулся. – Как ты вырос с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Теперь ты мужчина. Воин. Я обещал твоей матери заботиться о тебе, но я погиб. Возможно, это был не лучший способ… вот так вернуться. Наверняка не лучший. Но я все равно был с тобой все эти годы. Я видел, как ты превращался из мальчика в юношу, видел твои слезы и обиды, видел твои успехи и поражения. Теперь ты понял, что такое свобода. Возможно, это последний урок, что я тебе дал, а ты усвоил.

136