Что в отдалении от мегаполиса можно жить?
Не знаю.
Но никто из них не вернулся.
Не подал о себе известия. Может быть, они добрались до незараженной (ну, или относительно не зараженной) местности и устроились там жить? Или нашли там других, таких же поверивших?
Или погибли все от лучевой болезни, эпидемий и голода.
– Боюсь, мы никогда этого не узнаем, – профессор Водяник покачал головой. – Мы дети техногенной цивилизации. У какого-нибудь чукотского эскимоса или австралийского аборигена больше шансов выжить, чем у нас. Намного больше. Хотя бы потому даже, что его не пригибает к земле ощущение, что всё – всё! – кончилось. Даже Интернета больше нет. Впрочем, – профессор оглядел Ивана и остальных, кто попал в метро еще в детстве. – Вам это слово все равно ничего не скажет… Выражусь иначе: все кончено. И виноваты в этом мы. Мы, человечество, все люди вместе – совершили групповое самоубийство. Сунули пистолет себе в рот и нажали на спусковой крючок. Ба-бах. И мозги по стенам. Я не знаю, на что в такой ситуации надеяться. Что наши мозги самопроизвольно стекутся в новую мыслящую форму жизни?
– Вы пессимист, профессор, – сказал Сазонов с иронией.
– Правда? Неужели?! – желчно откликнулся тот. – Целая станция оптимистов ушла искать лучшую жизнь. Шанс для человечества. И где они теперь? Кто их видел?! Нет уж, дорогой мой, позвольте мне и дальше оставаться пессимистом.
– Я вот думаю, что они нашли, – сказал Кузнецов неожиданно. – Лучшую жизнь то есть. То есть… я бы хотел так думать.
Ему никто не ответил.
– На самом деле, – сказал профессор после молчания. – Это история о том, как опасна надежда.
– Ложная? – Иван посмотрел на Водяника внимательно.
– Любая.
Бордюрщики не дураки. Неожиданное затишье на стороне Альянса должно было их насторожить, поэтому, несмотря на подготовку плана газовой атаки, решено было провести еще один, финальный штурм Восстания.
Сказано – сделано.
Когда Иван появился на Маяковской, она была заполнена хмурыми, пропахшими порохом бойцами, вернувшимися из боя. Стонали раненые, их срочно грузили на дрезины и отправляли по туннелю к Гостинке. Отдельно лежали мертвецы. Девять человек. Неслабо для обманного маневра.
Ивана встретил Шакилов – грязный и замотанный. Пожали руки. Иван огляделся. У колонны, на скамейке раскинули лагерь скинхеды. Иван узнал Седого, пожилого скина со шрамом на затылке. Седой что-то разливал из помятой коньячной фляжки.
Скинхеды подняли кружки и, не чокаясь, выпили. Странно.
– Что случилось? – Иван кивнул на скинов. – Умер кто?
На лице Шакилова жил один глаз, второй как заплыл после удара, так и остался. Узкая щель, вроде танковой. Половина лица фиолетово-черно-желтая, туго надутая, как барабан. Впечатление ломовое.
– Да нет, фроде, – речь Шакила по уровню понятности достигла минимума. – Командир ихний вроде осталша там. Убили его, нет, не шнаю. Не шкажу. Но иш перехода он не вернулша, это точно.
Так. Одним союзником меньше. Уберфюрер раздражал его с самого знакомства, но в принципе… Он вроде был фашист, расист и прочее – но нормальный. Слово держал, и дело с ним иметь было проще, чем с интендантами адмиральцев.
Иван скрипнул зубами. Снабжение из рук вон. Бардак обычный, военный, одна штука.
Но скинхеда с его Киплингом было жаль.
Прощай, Убер.
Баррикады, баррикады.
Иван спустился по ступенькам вслед за капитаном из невских. У него была фамилия Войнович, но все звали его «капитан Костя». Капитан Костя договорился с бордюрщиками о встрече. Лишь бы выгорело.
Внизу проходы в арках были заложены мешками с песком доверху, из маленьких амбразур выглядывали стволы ружей. Иван оценил наклон пола – нет, гранатой нельзя, скатится. Впрочем, я не за этим пришел.
– Стойте там! – приказали из-за амбразуры.
– Рамиль, это я, Костя, – крикнул капитан Костя. Лампы дневного света на потолке не работали, но зато в сторону Ивана с капитаном били лучи двух фонарей-«миллионников». Глаза резало. Ни черта не видно.
Пауза.
– Кто с тобой? – спросили из-за баррикады.
– Мой друг. Он хочет кое о чем тебя спросить, Рам.
Долгая пауза.
– Даю слово, мы только поговорить, – сказал капитан Костя.
– Ладно, – сказали там.
В узкий проем вышел высокий человек. Лица его почти не было видно.
Иван щурился. Фонари били безжалостно.
– Садитесь, – велел человек.
Они устроились на полу, Иван из-под задницы вытащил гильзу, отбросил в сторону. Здесь весь пол был ими засыпан. В отличие от мертвецов, которых забрали в прошлый раз, гильзы не убирали. Когда они устроились, человек подошел – под ботинками позвякивали гильзы – и сел напротив.
– Кто ты и о чем хочешь говорить? – обратился он к Ивану.
– Диггер. Зовут Иван. Мой друг пропал.
– Ты хочешь узнать, не у нас ли он?
– Среди убитых его не было, – сказал Иван.
– А какой мне интерес рассказывать тебе про твоего друга? – голос негромкий, ровный. Равнодушный.
– Думаю, – сказал Иван, – мы могли бы договориться.
Человек медленно покачал головой.
– Вряд ли.
Иван, наконец, смог его разглядеть. Серо-голубой бушлат, на груди нашивка МЧС с восьмиконечной белой звездой. Лицо красивое, похоже, но толком не понять.
– Как он выглядит?
– Бритый налысо, рост выше среднего. Лет тридцать-сорок, не поймешь. Глаза голубые. Зовут Убер. Да… еще у него татуировка вот здесь, – Иван похлопал себя по плечу, показывая. – Молоток и нож круглый такой. И венок вокруг. Приметная татуировка.
– Не помню такого.
Иван на мгновение прикрыл глаза. Вечная память, Убер. Хоть ты и расист.