Телефон замолчал. Иван смотрел на серый гладкий корпус с черными кнопками и думал, что это галлюцинация. Точно, глюки. Вот и показалось…
– Алло, – сказал Иван.
Долгая пауза.
Щелчок.
– Кто у аппарата? – наконец спросили оттуда резким повелительным голосом.
– Горелов, – сказал Иван. Надо же привыкать.
– Слушай приказ, Горелов. Вторая линия переводится в режим автономности. ГУС «Дачник» в режим военного времени. Общая готовность пятьдесят минут. Вы поняли? Общая готовность пятьдесят минут. Основные убежища приготовить к приему людей. Получено подтверждение сверху. Повторяю, получено подтверждение…
Иван слушал. Холод заполз от пластмассовой прохладной, гладкой, неприятной на ощупь, трубки в ухо, затем в середину головы, затем начал спускаться по пищеводу в желудок. Скопился там, как пролитая ртуть, тяжелым бликующим пятном.
– …о запуске. Подтвердите прием информации. Горелов, заснул?!
– Подтверждаю, – сказал Иван.
– Горелов, слушай, – голос вдруг утратил железобетонную твердость, помертвел, обмяк, словно из него вытащили опорную арматуру. – Все кончено. Забудь о тридцатой бис, спасай людей. А я… я, пожалуй, выпью и выстрелю себе в висок. Горелов, спаси людей, я тебя прошу. Это бессмысленно… будь в этом хоть какой-нибудь смысл, я бы попытался сам, но смысла нет, – голос начал смеяться. Ивану послышалось за спиной говорившего чье-то дыхание. – Они идут. Знаешь, я надеялся, что этот день никогда не наступит. Я надеялся хотя бы не дожить до него. Умереть… да хотя бы от рака. Почему нет? Рак хороший выбор. По крайней мере, у меня осталась бы надежда. А сейчас я смотрю в будущее и там чернота. Знаешь, как у атеистов. Ничего. Нофинг. И я не могу смотреть в глаза людям. Все. Ты передал приказ?
Ивану вдруг захотелось успокоить того, на том конце провода.
– Да, я передал.
– Спасибо, Горелов. Почему я никогда не замечал, что мир вокруг существует? Знаешь, жена жаловалась, что я не умею гулять вместе с ними – с ней и с дочкой. Что я всегда выжидаю время, чтобы отправиться куда-то еще. Что-то там делать. Я всегда был занят. А сейчас мне до смерти хочется назад эти пять минут. Вот эти пять минут в осеннем парке. Было пасмурно, сыро, красные листья. Я помню, Горелов. И дочка бежит, раскинув руки. Сырые листья. И жена рядом. Мне так не хватает этих пяти-двух-одной минуты. Чтобы она добежала до меня. Нет, чтобы смотреть на нее, я хочу потрогать ее волосы. Вот эти мягкие, спутанные. Белесо-серые. В такие моменты, как сейчас, понимаешь, кого на самом деле ты любишь. Это не слова. Это вот такие моменты. Вон она бежит. Если смерть – это вечность, я хочу вечность в красных листьях. И дочка бежит ко мне. Папа! – кричит она. Это жутко сентиментально, да, Горелов? Горелов, не молчи, Горелов, пожалуйста. У меня больше никого не осталось.
Темное ничто. Если Бог есть, пусть даст им свет, а я могу и так. Темноту я переживу, если буду знать, что у них будет свет.
Мы уничтожили себя. Сейчас, пока ракеты еще летят, эти пятнадцать минут… Если бы я мог, я бы умер от стыда. Перед ней, перед дочкой. Глупо, Горелов? Не молчи, Горелов.
Пожалуйста, не молчи.
Пожалуйста.
Гудки.
Иван положил трубку.
– Что это было? – Иван приблизился к старику, схватил за грудки. – Что?! Это?! Было?!
Слепые глаза старика глядели куда-то над плечом Ивана. Старик повел головой.
– Телефон?
– Да, блин! Телефон, блин!
В следующее мгновение Иван понял, что падает. Жилистая рука старика отправила его… ох!
Иван покатился по полу, в глазах потемнело. Он наконец остановился, скрючился. Суровый дед… сука.
– Дыши глубже, – посоветовал старик. – А с телефоном есть простое объяснение…
– К-к… – Иван задохнулся. Боль электрическими толчками изливалась из солнечного сплетения, лишала сил. – К-какой еще…
– Запись, – сказал старик. Голова его была слегка задрана, словно он прислушивался к чему-то, белые глаза были не здесь, а где-то в другом месте.
– Что?
– Хех. Обычная запись, – произнес старик ехидным тоном. – Это же полувоенный объект. Тут все разговоры положено записывать.
– А кто тогда звонил? – спросил Иван, уже зная ответ.
– Твоя судьба, – сказал старик звучно и вдруг сломался, захохотал, скаля уцелевшие зубы. – Автомат звонил, конечно. Это же хрен знает когда было. А сейчас какой-то контакт замкнуло и все сработало. Вызов и работа автоответчика.
– Чего-о?
– Не было никаких чудес, Иван. Никакой мистики в метро нет, понимаешь? Заруби себе на носу, салага.
– Что ты собираешься делать дальше?
Иван почесал лоб. Отвечать глупо, не отвечать – обидеть старика. Он серьезно спрашивает, сразу видно.
– Давай угадаю, – сказал старик. – Мстить, верно? Убьешь своих врагов?
САЗОНОВ, ОРЛОВ, МЕМОВ.
Необязательно в таком порядке.
– Да, – сказал Иван. – Примерно так.
– Предположим, над этой твоей целью есть цель более высокого уровня, более глобальная… Что ты будешь делать? Выживание не одного человека, как в твоем случае, а человечества.
– Спасти мир?
– Очень смешно, – сухой тон старика. – Но да, почти. Ты хоть понимаешь, что значит для человечества ЛАЭС?
Опять снова здорово. У старика явно какая-то нездоровая мания к этой ЛАЭС.
– Дед, я тебя очень уважаю, но не сейчас. Может, когда-нибудь потом, ладно? Давай так – я разберусь со своими делами и подумаю, что сделать с твоими. Даже лучше – я дам тебе слово диггера. Хочешь?
Старик некоторое время молчал, точно обиженный. Лицо подергивалось.
Жаль, но сейчас не время для такого похода. Старик кивнул. Ладно.