Обитал Шакилов с семейством в торце Невского, в одной из бесчисленных клетушек, отделенных от соседей фанерной стеной, с женой и сыном полутора лет. Сын возился на полу, играя с резиновой разноцветной рыбкой. Совал в рот, слюнявил, возил по полу, снова слюнявил. И все это с серьезным лицом.
– Где Шакил-то? – спросил Иван у Насти.
– Ушел по делам. Скоро придет, сказал. Ты переодеваться будешь?
Иван оглядел себя. Желтая кофточка, серая юбка, колготки фиолетовые, в ромбик. Плюс боевая раскраска. Блин, чудище на страх врагам. Ядерная боеголовка. Мемов должен помереть от одного взгляда на теперешнего Ивана.
– А надо? – спросил он.
Шакилов оглядел Ивана с ног до головы, крякнул. Брови у него застыли где-то на отметке «очень удивлен». Повисели там и наконец опустились.
– Ну ты, блин, даешь.
– Ага, – Иван ухмыльнулся.
– Живой, значит, – констатировал диггер.
– Живой, – согласился Иван. В следующее мгновение его облапили, сжали. Дыхание прервалось.
– Шакил, раздавишь, блин! – прохрипел Иван, пытаясь вырваться. – По ставь меня на место. Здоровый, как не знаю кто. – Когда Ивана вернули на землю, он перевел дыхание и внимательно оглядел невского диггера. – Как твоя рана?
Шакилов был бледный и исхудавший. Прошло уже… сколько? Иван попытался посчитать. Да… уже почти месяц с того дня, как его ранили. Все еще беспокоит?
– Все хорошо, – коротко ответил Сашка, из чего Иван заключил, что все не так уж благополучно.
Сели пить чай.
– Рассказывай, – велел Иван.
Новости были не слишком хорошие. Впрочем, и не то что бы совсем плохие. Война закончилась. Альянс по-хозяйски подмял под себя Маяковскую, Восстание – впрочем, это было понятно с самого начала. С недавних пор поговаривали, что Мемов пригласит царя бордюрщиков Ахмета встать во главе администрации Площади Восстания. Мол, личный ручной царек и видимость справедливости… Василеостровская на месте, Постышев по-прежнему комендант. Станция получает по несколько часов в день электроэнергию с Адмиралки – для чего и был протянут высоковольтный кабель.
В общем, короткая цепь, чтобы василеостровцы особо не дергались.
– А про моих ребят ты что-нибудь слышал? – вклинился Уберфюрер. – Где они?
Шакилов посмотрел на него. Поднял брови.
– Ты что, ничего не знаешь?
– Откуда?
– Да с ними вышла некрасивая история… После тех событий, когда на Восстании народ покрошили… понимаешь… – Шакилов замялся. – Всемирный совет метро насел на Мемова. То, се, незаконный захват и прочее. Ты их видел, такие болтуны в костюмчиках… в общем, потребовалось бросить им кость. Ну, Мемов им и бросил. Вот вам факты, отдельные факты произвола, вот вам военные преступники. Короче, начали искать виноватых, чтобы заткнуть мировой, блин, общественности рот… – Он совсем замолчал.
Глаза Убера стали мертвыми.
– И нашли, насколько понимаю? – спросил он негромко.
– Нашли, – сказал Шакилов. – Скинхедов проглядеть трудно. Их обвинили в военных преступлениях. В убийствах, мародерстве, изнасилованиях. В общем, ты понял, что это означает. Трупы три дня висели над путевым туннелем – как положено по законам Невского-Гостинки. Один, говорят, сумел сбежать… вот и все, что я слышал. Его до сих пор ищут.
– Кто? – в голосе Убера не было ничего живого.
– Пожилой такой. Как его?
– Седой, – сказал Уберфюрер.
– Ага, точно. Седой. – Он посмотрел на скинхеда. – Мне жаль, друг.
Уберфюрер поднялся.
– Убер! – позвал Иван. Тот отмахнулся и вышел. Сашка выглядел виноватым. Плохих гонцов… подумал Иван. Мда. Он посмотрел на Шакила и задал вопрос, который берег с самого начала разговора:
– Таня?
– Горюет, – коротко ответил Шакил.
– Ясно.
Помолчали. В целом все сказано: остается действовать.
– Кстати, – Шакилов почесал круглый затылок. – Я тут встретил Рамиля – помнишь, из бордюрщиков который? Телохранитель Ахмета. Представляешь, ходит по Невскому, словно он здесь хозяин. Так и хотелось подойти и в рожу дать.
– Саня! – укорила Настя, пробегая мимо с посудой.
– А чего он? – пробурчал невский диггер, но Настя уже скрылась в двери.
– А что ж не дал? – спросил Иван, разглядывая друга. Все-таки Шакил изменился. Не очень заметно, но…
– Ваня! – снова Настин голос.
– Да как-то не с руки, что ли. – Шакил помолчал. – Ты не представляешь, Ван, какие мы здесь стали осторожные… после…
– После моей смерти, хочешь сказать? – Иван поднял брови. – Понимаю.
– Саня, там Виталик хнычет! – снова Настя.
Когда Шакилов вышел посмотреть, что там с сыном, его жена заглянула в комнату. Решительная. Боевая.
– Ваня, можно тебя на минутку?
Иван вышел. В узком коридоре между клетушек стоял горячий постирочный дух. Мимо них протиснулась девушка с тазиком мокрого белья.
– Случилось что, Насть?
Она смотрела на него очень серьезно. Ивану стало вдруг не по себе.
– Ванечка, я тебя очень люблю… но оставь ты Сашку в покое. Пожалуйста. Он и так в прошлый раз чуть не погиб. Из-за тебя, – добавила она с истинно женской беспощадностью.
Иван помолчал и кивнул:
– Хорошо, Настя. Я понял.
Он вернулся в комнату, с трудом протиснулся на свое место за столом. Шакил на коленке подкидывал сына, мол, люли-люли, едем-едем. Интересно, куда приедем, подумал Иван. Подмигнул карапузу. Шакил улыбнулся, карапуз же смотрел серьезно, хмуря прозрачные брови. Похоже, он лучше всех понимал, к чему идет дело.
Иван оглядел компанию. В маленькой комнатке набилось столько народу, что войди еще один человек – и его выдавит, как пробку из бутылки. Под давлением.