Ты, как всегда, вовремя.
– Понятно, – сказал Иван. – Я так и думал. Как думаешь, могу я перед смертью позволить себе немного пафоса? А Сазоныч? В «нагане» жила твоя честь, диггер. Ты потерял свое оружие и запятнал свою душу.
– Я никогда никому не завидовал, – сказал Сазонов невпопад.
Иван смотрел прямо.
– Так вот в чем дело, – произнес он медленно.
– Ты…
– Кто дал тебе эту блестящую штуку? – спросил Иван. – Впрочем, можешь не отвечать. Я сам догадаюсь. Орлов? Или сам генерал? Эх, Сазон, Сазон. Стреляй уже, задолбал, если честно. Каждый охотник желает знать, где сидит Са…
Иван прыгнул в сторону и вперед. Ствол револьвера дернулся за ним…
Выстрел.
Быстрый, сука, успел подумать Иван.
Интересно, в какой момент человек понимает, что уже мертв?
Вот фигня. Я даже дернуться не успею. Сазонов быстрее, чем все, кого я знаю. Может быть, даже быстрее Гладышева.
Думай, Иван. Думай.
– Чего мы ждем? – спросил он.
Сазонов улыбнулся. Из коллектора вышел начальник адмиралтейской СБ Орлов. Понятно, чего ждали. Остановился, глядя на Ивана.
– Генерал дал вам шанс, Иван Данилыч, – сказал он негромко. – Шанс на будущее, – тут он резко сменил манеру: – А ты спустил свое будущее в унитаз, недоумок!
– Куда спустил? – спросил Иван.
Мертвенно-голубые глаза Орлова остановились на диггере. Начальник СБ открыл было рот, снова закрыл.
– Неважно, – сказал он наконец. Обратился к Сазонову: – Вадим, давай заканчивай.
Вот так номер.
Сазонов взвел курок большим пальцем. Какой неприятный звук. Посмотрел на Ивана:
– Прости, командир. Скажи: бато-ончики.
Иван молчал.
– Ну же, говори…
Орлов вздохнул.
– Да что ты с ним возишься. Стреляй уже! У нас дел море – зашиться и больше.
Сазонов покачал головой, продолжая смотреть на Ивана поверх револьвера.
– Нет. Пусть он скажет. Не гнильщика какого убиваем… живую легенду практически. «План Меркулова», ага.
– Срать я хотел на твою легенду. Вадим, я…
– Пусть скажет, – лицо Сазонова блестело от пота. – Говори, – приказал он Ивану. – Иначе я тебе обещаю: я вернусь и пристрелю твою Таню.
– Вадим! – Орлов повысил голос. – Хватит!
– Говори! – приказал Сазонов.
Иван выпрямился. Похоже, пришло время платить по счетам. Хорошую я себе смену воспитал… Вот Косолапый бы за меня порадовался.
– Хорошо, – сказал Иван. – Готов, убивец? – улыбнулся с ненавистью. – Мои любимые конфеты: бато-о… – Иван прыгнул.
Все повторяется… В какой-то момент ему даже показалось, что он успеет…
Выстрел.
Опрокидывающийся потолок. Ржавый голос Трубного дерева в темноте: «Ты не вернешься. Никогда».
Вспышка.
ночью ветер
не качнет
колыбель твою
раз уж мама не придет,
я тебе
спою
у хороших мальчиков
есть своя кровать
но и тем, кто был плохим
тоже
надо спатьКолыбельная / On The Nickel /, Tom Waits (вольный перевод Д. Сергеева)
Ложка стучит по жестяной стенке банки, собирает остатки застывшего твердого жира и вкусной мясной жижи. Ам, говорит он, ням. Ложка ныряет в рот, касается гнилых пеньков, сильный язык мощно выбирает из нее содержимое, ложка делает зык-к об остатки зубов и выныривает. Снова банка…
Стоматологов в метро нет.
Есть цирюльники – вроде тех шарлатанов из учебника истории, что дергали зубы и заговаривали раны, ушибы и ссадины. Только еще хуже.
Есть еще военмедики с Площади Ленина.
Но даже им он не доверяет. Ибо не фиг.
Когда тебе пятьдесят один, можно задуматься и о смерти.
Впрочем, зачем? Старик покачал головой. Ложка нырнула в банку, он услышал характерный скребущий звук, нащупал кусок мяса, аккуратно отделил. Теперь зацепить его… так, есть… пошел, пошел. Он аккуратно, чуть ли не филигранно вынул кусок говядины из банки и донес до рта.
Практика – великая вещь.
Кусок мяса упал на язык, он ощутил чувствительной его частью волокна и холод мяса, подержал так, впитывая ощущения. Он почти видел сейчас этот кусок. И кусок был прекрасен.
Теперь разжевать. Сок потек из мяса, одинокие зубы встретились с древними волокнами – и перемололи их. Врешь, не возьмешь.
Дожевав мясо до резиновости, усилием воли проглотил. В дело все сгодится.
Следующая ложка пошла. Стук жести.
Отличная все-таки штука – армейский НЗ. Тушенке уже лет тридцать, а она вполне ничего. Ностальгический вкус. Словно ему опять двадцать с чем-то, он сидит в руддворе и метает тушенку. После заброски на него всегда накатывал дикий голод.
И жажда.
Да, жажда. Сейчас бы немного темного пивка. Трезвыми тогда по туннелям никто не ходил, моветон-с. Идешь и смотришь, где, чего и как. Экстрим. Да и вообще – он отправляет в рот следующую порцию, задумчиво жует – кому-то надо было увидеть все это собственными глазами…
Кто же знал, чем все в итоге обернется?
Пригодились и санузлы, и гермы, и фэвэушки, и дизеля.
Тогда ходил и думал – интересно, как все это будет выглядеть, если заработает…
Все заработало. Хотя лучше бы не.
Жаль только, увидеть не удалось.
Он вздрагивает, неловкое движение, и следующий кусок вылетает из ложки. Твою маму!
Для того, чтобы увидеть, – нужны глаза.
А с глазами вышла фигня.
Но зато по звуку он теперь легко определяет, куда упал кусок мяса. Эхолокация не хуже, чем у летучих мышей.
А в память намертво вбиты схемы туннелей, бункеров, коллекторов и развязок. Мысленно ткни пальцем, и развернется карта. Вот туда бы сходить… и сюда, там теперь открыто наверняка… и еще здесь бы посмотреть…