Питер - Страница 71

– Чего?

– Да не эту… другую! Ногти твои где? – Иван поднял взгляд, посмотрел ему в глаза. – Да, брат.

Уберфюрер наклонил голову, посмотрел. Вздрогнул. Левая рука была недавно зажившая, с уродливыми кусками розового мяса вместо ногтей. Уцелел ноготь только на большом пальце. Дела. Уберфюрер сжал руку в кулак, разжал. От усилия вспомнить опять заболела голова.

– Кто тебя так? – спросил Иван.

– Найду, кто это сделал, – Убер сжал зубы, – яйца вырву плоскогубцами.

Медленно. Он пожал плечами. Месть – это личное. Потом сказал:

– Не помню, брат. Да это уже неважно. Верно?

* * *

Он проснулся оттого, что рядом кто-то был.

Иван осторожно открыл глаза. Ага, вот ты где. Диггер вынул нож, подаренный стариком. Взял его обратным хватом, спрятав лезвие за запястье. Одно название, что оружие. Вот раньше у него был нож как нож. Даже с небольшой тварью можно справиться. Или, например, Уберфюреровский кукри – почти топор…

Некто неизвестный, наглец такой, залез в Иванову сумку. И что-то там искал. Возможно, смысл жизни, подумал Иван с иронией. Или пожрать.

Иван мягко перетек за спину наглеца, присел на корточки.

– Эй, – тихо позвал он. – Ты кто?

«Наглец» вскинул голову, увидел Ивана. Испуг плеснулся в больших круглых глазах… и вдруг растаял. Его место заняла радость. Рот раскрылся…

– Командир!

Ну, блин. Иван выпрямил спину, встал.

– Ты что здесь делаешь? – он почти не удивился. Ну что за жизнь, плюнуть некуда, везде знакомые лица…

Перед ним сидел наследный, потомственный мент Миша Кузнецов. Только уже без «макарова» и с подбитым глазом. Иван только сейчас заметил, что одежда у того порвана, а руки в цепях.

Вот уж война раскидала, так раскидала.

– А профессор где? – спросил Иван, уже догадываясь, что так просто он теперь не отделается.

– Не знаю, – сказал Кузнецов. – Он от меня это… убежал.

Мда. Поручи дураку…

Кузнецов сопровождал Водяника по туннелю на Гостинку. Профессор не был особо этим доволен, злился, даже кричал. Но Кузнецова не прошибешь – молодой мент упорно выполнял поставленную задачу. Так и шли они с профессором, то ругаясь, то обиженно молча, почти до Гостиного Двора… и тут Проф напоследок выкинул фокус. Кузнецов только отвернулся – а Водяника и нет. Как испарился. Миша сунулся в какой-то коллектор, тот вывел в другой коллектор. А там в туннель.

Кузнецов понял, что заблудился.

А потом решил спросить дорогу у каких-то челноков…

Спросил.

Очнулся уже здесь – в цепях. Оказалось, что должен некую сумму… а расплатиться не может. Так и стал Кузнецов рабом, или как у них здесь называется?

Долговой, сказал Миша.

– Что будем делать, командир? – Кузнецов смотрел вопросительно. – Меня за побег хозяин забьет.

Если бы я знал. Да что за судьба у меня такая? Иван выпрямился.

– Командир?

Оставить тебя здесь и кукуй дальше. А я доберусь до Василеостровской, разберусь там с делами и вернусь. Вот что надо сказать.

Или – извини, придется выбираться самому. Пора взрослеть, мальчик.

Шипение динамиков.

В голове зазвучал хриплый ужасный голос Тома Вэйтса. С пятницы лабаю этот блюз…

Любимая музыка Косолапого.

– Командир? – в голосе звучало отчаяние.

Иван дернул щекой. Скулы затвердели так, словно он вложил за щеки бильярдные шары.

– Жди меня здесь, Миша, – сказал Иван. – Я скоро вернусь. Никуда не уходи.

Кузнецов радостно заморгал. Вот так у нас продвигается воспитание хомячков. Мы кормим их мечтами. Они жиреют, становятся легче воздуха и улетают за край мира. В Австралию, куда не добралась Катастрофа. Мы все живем в противогазах с розовыми стеклами.

Куда он, интересно, уйдет в своих цепях?

Иван резко повернулся на пятках и пошел вперед.

Пока он еще не знал, что будет делать. Но что-то будет – это точно. Проклятая станция.

Проклятое метро. Проклятая жизнь.

Шагая по помостам, он пересек основной причал, где выгружались садки. Гвалт и крики. Бьющиеся в сачках черные гибкие тела. Смотри ты, у них и зубы есть. Иван остановился посмотреть. Толстый горьковец в паленом на спине, цветастом, в полоску махровом халате, вытянул руки и, напрягшись как пружина, вытягивал сачок – вода выливалась из сетки, угри выгибались и раскрывали узкие пасти.

У него на глазах тощий парень, вытаскивая сачок, не удержался – пошатнулся, начал терять равновесие, сделал два шага к краю причала – раз. Лицо его помертвело. Иван даже отсюда, с десятка метров, видел его огромные круглые глаза. Иван автоматически перешел на бег. Парень уже падал, заваливался вниз…

– Отпускай! – кричали ему. Парень не слышал. Иван мчался, рефлекторно меняя путь, перепрыгивая корзины, где бились или вяло выгибали черные спины такие же угри. Парень, наконец, сообразил, выпустил сачок – но уже поздно. Он потерял равновесие. Вода под ним взбурлила от жадных угриных пастей…

Иван в отчаянии прыгнул через угол, чтобы не обегать такой важный для него отрезок пути.

Парень падал. Иван видел – хотя физически не мог этого разглядеть, – как клацают мелкие острые зубы у лодыжки парня, вырывают кусок из черной штанины. В следующее мгновение Иван выставил руку. Пальцы ударили в плечо парня, схватили ткань рукава. Рывок, чуть не вывернувший сустав. Иван приземлился боком, на больную сторону – вспышка! – автоматически согнул колени, уходя в перекат. Не ушел до конца, парень шлепнулся на спину на помост и сработал как тормоз. Иван с размаху приложился левым боком об доски.

Вспышка боли.

Молния рассекла пространство на отдельные ломаные осколки.

Блин! Иван лежал, пережидая пульсацию боли в ребрах. Нет, не дают его ране зажить как следует. Лежал и думал о розовых облаках. Причал под ним мягко покачивался. Иван чувствовал, как снизу в дерево долбятся жадные морды угрей.